Диакон Андрей КУРАЕВ

ПЕРВАЯ РЕАКЦИЯ ПРОШЛА...
МОЖЕТ, ПОРА ПОГОВОРИТЬ ПОСПОКОЙНЕЕ?

(Окончание. Начало в № 11-12, 13-14.)

Еще одна проблема, затронутая в моей книге, - это вопрос о том, с какой легкостью еврейские публицисты вешают ярлык антисемитизма. Любое критическое замечание не-еврея о ком-либо из евреев объявляется криминальным. В этой связи высказал предположение о том, что надвигаетс новая цензура. Как пример - привел обвинение в адрес Цветаевой в антисемитизме, выдвинутое неким Ройтманом. В ответ А. Зорин говорит: "Еще беспардоннее Кураев обошелся с Цветаевой: упаковал ее текст в интерпретацию другого автора, своего единомышленника". Поразительно: человек, с которым я веду полемику, оказываетс записан в мои "единомышленники".
Слава Богу, хоть Александр Нежный назвал вещи своими именами, и Ройтман был назван "мерзавцем". Вот только напрасно затем Нежный тратит силы на то, чтобы доказать, что Цветаева не была антисемиткой.
Во-первых, Ройтману и подобным ему охотникам за антисемитизмом ничего не докажешь. Им достаточно одной строчки, чтобы поставить клеймо на всю жизнь уличенного ими человека. Мое же опасение состоит в том, что именно по этим клеймам в весьма недалеком будущем будут ориентироваться авторы рецензий, школьных учебников, библиотечных каталогов и блюстители политкорректности.
Во-вторых, эпизод с ройтмановской интерпретацией Цветаевой взят из предисловия к моей книге. Значит, это не более чем повод к началу разговора. Разговор же шел о том, что именно хамство еврейских комиссаров и публицистов способствовало и продолжает способствовать распространению антисемитизма. Казалось бы, простой вывод: хочешь сделать шаг к преодолению антисемитизма - признай существование хамов-провокаторов и осади их. О чем тут спорить-то?
В-третьих, я не считал и не считаю антисемитами ни Цветаеву, ни Бунина, ни Розанова, ни Блока. Я вообще этим словом стараюсь не пользоваться, поскольку оно: а) не имеет ясного значения; б) уже навешено на людей и на книги, отрекаться от которых я отнюдь не намерен; в) стало идеологическим значком, используемым дл идейной порки. А от идеологических кампаний лучше держаться в стороне.
Моя задача была совсем не в том, чтобы выставить оценку русским классикам: антисемиты они или нет. Я хотел напомнить, что многие из них сталкивались с "хамосемитизмом" и возмущались им.
Так вот: мы - не антисемиты; мы - антихамиты. Против хамского отношения некоторых евреев к культуре "страны проживания" и выступали Цветаева, Розанов, Куприн, Блок... С этим, надеюсь, не будет спорить г-н Нежный?
Теперь посмотрим, какими путями в лабораториях "борцов против диффамации евреев" антихамизм превращается в антисемитизм. Посмотрим, какими путями они уходят от нормального разговора на неприятные для них темы.
Прочитавший мою "подлую книжку" А. И. Нежный, несомненно, заметил в ней слова о том, что в связи с катастрофой 1917 года "огромная доля вины лежит на самих людях Церкви, на ее иерархах и служителях". Тем не менее Нежный спешит ставить мне диагноз: "Господин дьякон скорбит о России. Как не скорбеть! Весь XX век - хождение по мукам. И что же? Они виноваты? Совратили, заманили, столкнули, обесчестили? Его боголюбие именно такого мнения. Надо обладать особым образом устроенным умом и совершенно особенной совестью, чтобы читать Бунина - и пренебречь его беспощадной правдой о бездне, в которую рухнула Россия. Считать себя православным христианином, носить сан - и напрочь вычеркнуть из памяти слова Святителя Тихона, Патриарха Московского и все Руси: "Плачьте же, дорогие братие и чада, оставшиеся верными Церкви и Родине, плачьте о великих грехах нашего Отечества, пока оно не погибло до конца".
И это не невнимательность. Это - испытанный полемический прием. Подобную низость Александр Иосифович Нежный совершает не впервые. Однажды он уже обвинил в юдофобии И. Р. Шафаревича и зачислил его в стан "охотников представить русскую трагедию результатом победоносного еврейского заговора" (Нежный А. И. Комиссар дьявола. М., 1993, с. 15). А ведь в работе И. Р. Шафаревича, которую "обличает" Александр Нежный, с полнейшей определенностью сказано: "Мысль, что "революцию делали одни евреи", - бессмыслица, выдуманная, вероятно, лишь затем, чтобы ее было проще опровергать. Более того, я не вижу никаких аргументов в пользу того, что евреи вообще "сделали" революцию, то есть были ее инициаторами, хотя бы в виде руководящего меньшинства" (Шафаревич И. Р. Русофобия // Сочинения в 3 томах. Т. 2 М., 1994, с.143). В. Кожинов, сопоставив эти два текста, говорит: "Признаюсь, меня глубоко удивили цитируемые фразы Александра Нежного, и я обратился к нему с вопросом, почему он до такой степени исказил смысл работы И. Р. Шафаревича. И Александр Иосифович признался, что он вообще-то не читал эту работу, а только слышал рассказ о ней от одной из своих приятельниц. Словом, давно знакомый мотив: "Я Пастернака не читал, но протестую против его клеветнического романа" (Кожинов В. Россия. Век ХХ (1901-1939). История страны от 1901 года до "загадочного" 1937 года. (Опыт беспристрастного исследования). М., 1999, с. 164).
Полемизируя со мной, Александр Иосифович использует тот же самый прием. Причем начинает он его отрабатывать на... Бунине. Сугубое проявление моей "подлости" Александр Нежный видит в том, что я, дескать, записал Бунина в антисемиты: "Недостойную игру ведет с нами дьякон Кураев. Великие русские тени призывает он для доказательства своей антисемитской теоремы. Ивану Алексеевичу Бунину его боголюбие со сноровкой старого раввина делает, прости Господи, незаконное обрезание (весьма компетентное сравнение! - д. А.К.). В "Окаянных днях" Бунин передает речь некоего Фельдмана, пророчащего скорое наступление власти Советов во вселенском охвате. "И вдруг голос из толпы депутатов: "Сего не буде!" Фельдман яростно: "Это почему?" - "Жидив не хвате!". Ну, раз уж Бунин, классик, нобелевский лауреат... Мощнейшая поддержка господину дьякону в его стремлении разъяснить нам, как он говорит, "этнический колорит" русской революции. Песню его боголюбию непоправимо портит венчающая эту сцену строка. Иван Алексеевич ее написал, а г-н Кураев обрезал. Вот она: "Ничего, не беспокойтесь: хватит Щепкиных".
Но подождите так горячиться, Александр Иосифович! Для начала предположим, что бунинская заметка ограничилась только тем, что я процитировал, - разве из этого можно было бы сделать хоть какой-то вывод об антисемитизме Бунина? Запись, сделанна Буниным, есть просто зарисовка с натуры. Были ли в годы революции люди, болезненно ощущавшие ее еврейский колорит? Были. Имел ли право Бунин записать в своем дневнике реплику одного из них? Имел. Фоторепортер сделал кадр. Сам кадр - это документ, свидетельство: так было. Если кадр содержит нечто негативное - то это лишь в последнюю очередь вина фоторепортера. Отношение же самого фоторепортера к этому событию - это уже совсем иная тема. Если бы Бунин никак не прокомментировал ту реплику - и в этом случае он не стал бы антисемитом. Нежному почему-то представляется иначе - "Ну, раз уж Бунин, классик, нобелевский лауреат...". Ну с какой стати человек, просто передавший реплику другого человека без всякого комментария, уже становитс антисемитом? Александр Иосифович, предъявите, наконец, ваше определение антисемитизма, ваши критерии!
Что творится в головах Нежного и Зорина, если их так возмутила эта бунинская цитата? Почему они так легко прозревают антисемитизм там, где не было ни призыва к погромам, ни даже размышлизмов о том, что еврейский народ, дескать, хуже русского.... Может, дело в том, что в них самих слишком глубоко укоренена установка на поиск врага? И еврейска подозрительность по отношению к гоям пересилила христианский (и, как говорят по иным поводам, даже демократический) императив, повелевающий сомнение истолковывать в лучшую сторону?
Я же бунинскую зарисовку использую просто в качестве фотодокумента того времени. Не Бунин-мыслитель, а Бунин-очевидец был интересен для меня. Мне были интересны не комментарии Бунина, а тот эпизод, которому он был свидетелем. Бунинский рассказ о реплике из толпы я приводил в качестве свидетельства о том, какие отклики в своих современниках порождала "великая русска революция", но вовсе не для того, чтобы сказать, как сам Бунин воспринимал ее. Но с точки зрени Нежного, журналистика должна быть партийной: недостаточно просто отразить происшедшее, надо обязательно дать ему партийную, принципиальную оценку. И воздержание от оценки есть уже идеологическое преступление...
Да и реакция Бунина говорит о том, что у меня есть право говорить о еврейских специях на кухне русской революции. Ведь Бунин не возмутился: "При чем тут жиды, это все Щепкины!". Услышав про фельдманов, он просто напомнил, что есть еще и щепкины... И тут я совершенно согласен. Более того, ситуация с этой сценкой становится весьма непростой, если вспомнить, о ком сказаны комментирующие слова Бунина: Е. Н. Щепкин, о котором идет речь, - совсем не "дядя Ваня" и не "голос России". Речь идет о профессоре Одесского университета, депутате Государственной Думы (в которой он примыкал к лево-кадетскому крылу). В 1906 г. он в публичной речи заявил, что шлет Столыпину пожелание "неудач, поражения и гибели, шлет ему народное проклятие" (Деятели СССР и революционного движения России. Энциклопедический словарь Гранат. М., 1989, стб. 260). Затем он становится левым эсером и, наконец, большевиком. В 1919 г., будучи одесским "комиссаром народного просвещения", выгнал из университета 21 профессора (естественно, назвав их "черносотенцами"). Вот в пору его "комиссарства" и встречает его Бунин. Верно - много было русских "либералов", "с идиотической тупостью" требовавших разрушения своего государства (вспомним хотя бы их поздравительные телеграммы японскому императору в связи с победами японской армии над русской). Но все же тот, кто подначивает человека ненавидеть свою страну, тот, кто подталкивает больного к пропасти, занимается нечистым делом. Фельдман, радикализирующий "идиотическую тупость" щепкина, - персонаж в любом случае малосимпатичный.
Но борцы с "антисемитизмом" не желают видеть фельдманов: "это все щепкины сами сделали! А теперь, чтобы не видеть своих грехов, валят все на евреев!". Поверьте, Александр Иосифович, мен самого тошнит, когда я слышу трёп про то, что "во всем жиды виноваты". Неумно это, неполезно, бессовестно, да и просто неуважительно по отношению к самой России (а с точки зрени религиозной - так еще и богохульно, ибо господином истории "жидоедский" миф вместо Владыки Христа почитает "синедрион"). Но я не склонен поддаваться и той моде, что господствует в "демократической" журналистике, - моде, призывающей к восприятию действительности по модели "все или ничего!". Из того обстоятельства, что не евреи сделали русские революции (как начала ХХ века, так и его конца), никак не следует, что они их не делали. Если нельзя всё (или даже главную роль) приписывать евреям, то ведь это еще не означает, что их участия вообще не было никакого...
Да, мы готовы говорить о наших болезнях (мало ли строк в моих книгах посвящено болячкам нашей церковной жизни!). Но никто не обязан говорить всегда лишь об одном и том же. Помимо наших исторических грехов было в истории что-то еще. Были и иные подробности нашей истории... Но Нежный закомплексованно канючит: раз эти русские посмели заговорить о евреях - значит, больше ни о чем они не говорят и ничего больше не видят, в том числе и самих себя и свои ошибки.
Вот и в моем случае - я пишу, что "не произошел бы обвал России, если бы не была больна она сама". Нежный же заявляет, что я "напрочь вычеркнул из памяти слова Святителя Тихона: "Плачьте же, дорогие братие и чада, о великих грехах нашего Отечества"".
И это не просто личное полемическое изобретение Александра Нежного. Врать его заставляет изначальная предзаданность его позиции: ведь самое дешевое и распространенное еврейское объяснение корней антисемитизма звучит так - мол, русские говорят о негативной роли евреев потому, что хотят оправдать свои собственные беззакония, а потому лучше посоветовать им копаться в своей собственной грязи, а евреев не трогать.
А может, все обстоит ровно наоборот? Покаянность, самобичевание - это одна из самых очевидных и глубоких черт русской культуры, причем не только высокой, литературной, но и бытовой. Назовите мне еще народ, который рассказывает о себе такие жестокие анекдоты, который так бездумно готов при встречах с иностранцами рассказывать гадости о своей жизни, своем правительстве, своей вере, своей истории...
В завершение своей статьи Александр Нежный заявляет: "Понятно, где выбрал место для своего окопа всечестной отец дьякон. Он счел бы свой труд не достигшим цели, коли бы читатель, перевернув его последнюю (188-ю) страницу, не исполнился ненависти к погубившим Россию евреям. В сравнении с ним, профессором и дважды кандидатом, генерал-сквернослов кажется всего лишь заурядным хулиганом. Его боголюбие дл общественного сознания куда более страшно".
Вынужден разочаровать сердцеведа и телепата: в окопы я не собираюсь. Мое желание, не прочитанное и не понятое Нежным, состояло в том, чтобы началс спокойный разговор. А для этого нужно, чтобы тема русско-еврейских отношений не числилась в ряду сюжетов, запретных для русских журналистов и разрешенных лишь для евреев. Еще мне бы хотелось, чтобы такие журналисты, как Александр Нежный, сами осаживали не в меру нигилистических своих коллег - не дожидаясь, пока хамосемиты сделают окружающих антисемитами.
Наконец, мне бы хотелось, чтобы боль моего народа тоже принималась во внимание - наравне с болью народа еврейского.

ПИСЬМО В НОМЕР

Многоуважаемая редакция, посылаю Вам отрывок из своего обзора текущей прессы, который я делаю дл программы "Радиоцентр".
Яков КРОТОВ

А. Кураев продолжает свои расистские изыскания в газете "Радонеж". Он отмечает "Фамили матери Андропова - Пайнштейн... Может, поэтому московские "либералы" так радовались избранию главного чекиста СССР в генсеки?" ("Радонеж", № 93, с.7). Надо ли говорить, что никакие либералы избранию Андропова не радовались? Кураев также пишет: "Кстати, помните ли, кто ввел в советскую репрессивную практику карательную медицину? - Правильно, Ю. В. Андропов, любимец "либеральной интеллигенции". Разумеется, карательную медицину ввел не Андропов, а уже Сталин, и еще раз - не был Андропов любимцем никакой интеллигенции.
Меня Кураев называет "перешедший в унию Кротов". Но я ни в какую унию никогда не переходил, являюсь прихожанином московского православного храма. Отец Андрей может возбудить перед Святейший Патриархом дело об отлучении меня от Церкви, но пока таковое отлучение не состоялось, ему придется мириться с тем, что я имею столько же оснований, сколько и он, называться православным и что мы с ним причащаемся из одной Чаши.
Я иронически писал, что не стоит ругать Ветхий Завет за кровожадность (Кураев упрекал евреев за то, что они празднуют победу Эсфири над Аманом) и указывал, что в православных храмах на протяжении всего Великого поста поют псалом "На реках Вавилонских", заканчивающийся призывом разбивать головы вражеских младенцев о камень. Кураев словно бы не заметил, что я писал иронически (и иронизировал я, замечу, чтобы уж предупредить новое возможное кривое толкование с его стороны, не над Православием, а над кураевскими фантазиями), и заявил, что я всерьез захотел "испоганить преданное... Православие". Он утверждает, что я забыл: этот псалом поют "перед постом и кончают его петь с началом Поста". Нет, этот псалом положено петь перед Великим постом, но нет запрета петь его во время Поста, и я даже в Елоховском соборе (и не только) слышал иногда его Великим Постом - пока священнослужители причащались в алтаре, его исполнял хор. Несколько раз я слышал исполнение этого псалма по окончании всенощной.
Кураев подчеркивает, что христиане "склонны понимать аллегорически тексты Ветхого Завета... для иудеев же до сих пор весь Ветхий Завет остается всецело актуальным, современным, предназначенным к применению в нынешней жизни". Ясно, что и христиане не все тексты Ветхого Завета понимают аллегорически (к счастью), и что не все православные понимают именно этот псалом аллегорически (к сожалению), как ясно, если сохранять духовную трезвенность и интеллектуальною честность, что далеко не все иудеи буквально понимают Ветхий Завет, иначе бы и храм Соломонов восстановили, и жертвы бы приносили, и не вели бы переговоров с Арафатом. Впрочем, ясно и то, что с человеком, который уже выясняет, у какого как звали мать, обсуждать эти проблемы не стоит.
В своей огромной статье Кураев так и не признал, что поступил недобросовестно, связав праздник 8 марта с Пуримом, - а ведь именно это был прежде всего главный пункт, и именно об этом писали прежде всего его оппоненты, и именно после публикации этого утверждения Кураева был устроен взрыв на 8 марта в новосибирской синагоге. Кроме этого, ничего оригинального в антисемитизме Кураева не содержится, включая и настойчивое стремление оправдаться от обвинени в антисемитизме. Первым привлек Пурим в доказательство кровожадности евреев, видимо, русский эмигрант-офицер Г. Шварц-Бостунич (иррационализм расизма проявляется в том, что Шварца расисты считают русским, хотя Ленина считают евреем лишь из-за бабушки-еврейки). Шварц-Бостунич в 1922 г писал, что Пурим "есть всенародное празднование погрома беззащитных персов". В конце 1980-х годов математик Игорь Шафаревич в статье "Русофобия" прямо из Шварца взял трактовку Пурима и добавил: "Можно представить себе, какой неизгладимый след должно было оставить в душе такое воспитание". Повтор это, Кураев оригинален лишь в попытке "христианизировать" антисемитизм. Впрочем, вплоть до середины XIX века антисемитизм на территории Российской империи в основном пользовался именно христианской терминологией, поскольку пропагандировалс польским духовенством, католическим и греко-католическим, столь ненавистным Кураеву. Правда, тогдашние "христианские" антисемиты все-таки воздерживались от заявлений, что главный, "буквальный" смысл Ветхого Завета - в обучении кровожадности. Это не случайно: ведь если уж говорить всерьез, то Кураев делает то же, что еретики-маркиониты в середины второго века: противопоставляет "злого" Бога Ветхого "Завета - "хорошему" Богу Евангелия, отрицает Ветхий Завет как буквальную, а не аллегорическую только основу христианства.

ОТ РЕДАКЦИИ

Редакция обозрения "Радонеж" склонна публиковать все точки зрения на проблему, если они отличаются добросовестностью. Письмо же Якова Кротова для нас прежде всего представило интерес как замечательный образец технологии тех полемистов, которых описывает отец Андрей Кураев в своей статье.
Автор в первом же предложении навешивает ярлык расиста и антисемита, причем оказывается, что при всем "настойчивом стремлении оправдаться от обвинений в антисемитизме" ничего не получится, как бы вы ни старались. Не спасут ни указания на "иронию" - иронию Кротов позволяет только себе, ни точное цитирование оппонентов, ни историческая аргументация - все бесполезно. Если вы критикуете еврейскую журналистику, значит, вы - антисемит.
Что же касается гипотезы о связи праздника 8 марта с Пуримом, то в действительно громадной статье о. Андрея Кураева обсуждению этой гипотезы уделено несколько страниц текста, опубликовать который полностью газета, даже будучи аналитическим обозрением, не в состоянии. Текст доступен в Интернет по адресу: kuraev.vinchi.ru
Отец Андрей в своей книге неоднократно подчеркивал, "что речь идет лишь о гипотезе. Если факты ее опровергнут - для меня не составит ни труда, ни горечи от гипотезы отказаться... Но если связь между Пуримом и 8 марта - в случае ее реального существования - малозначащая для той темы, которой посвящена моя книга, то другое совпадение все же весьма существенно: в 1917 году Пурим пришелся на 8 марта (по новому стилю), а по старому, который тогда еще был государственным календарем Российской империи, - на 23 февраля. Именно 23 февраля по старому стилю началась Февральская революция... А поскольку революции без революционеров все же не бывает и партией революции в феврале 1917 года были отнюдь не большевики, а либералы (при этом почти поголовно состоявшие в масонских ложах), то вопрос о том, кто выбирал дату для начала революции, как минимум имеет право на существование и спокойное обсуждение".

Уважаемые читатели!

Вы можете присылать нам свои отзывы о наших публикациях на адрес:  radrad@mrezha.ru

| Другие номера  | Оглавление номера |

Webmaster

Copyright © 2000 Radonezh.
Дизайн: Григорий Малышев